Я легла спать час назад с головой полной лексикологических терминов. И проснулась только что от того, что в голос зову по имени человека, которого больше нет.
Сон был настолько реалистичным, что я начинаю бояться: а вдруг это был не сон? Я лежала в той же позе и меня как будто разбудили, а я еле продираю глаза. Тоня меня держит за руку и чуть ли не плача говорит о том, что Вове плохо, что опять поднялась температура и ей страшно.
- Давай я у тебя переночую.
- Нет, не нужно, спи... Только можно я буду заходить периодически?
- Ну что за вопрос? Ты лучше даже звони, если что, я прибегу сразу. Телефон под рукой всегда.
- Нет-нет, до этого, надеюсь, не дойдёт. Только если Вове станет совсем плохо...
А потом она чего-то жутко испугалась, начала плакать и сильно сжала мою руку. И я проснулась от того, что пытаюсь её окликнуть и как-то этим успокоить. И только когда открыла глаза, как обухом по голове: а Вова же умер уже. И Тоня тоже умерла. И в окнах напротив вот уже третий месяц темно.
Боюсь, никого ещё я с такой болью не пыталась отпустить. Когда умерла мама, мне было 15. К августу того года я уже была не живой и не мёртвой после всего, что видела и вынесла. Я не помню её похорон и первых месяцев совсем. Как будто здесь и не было меня, и нигде не было. А в этот раз всё совсем иначе вышло. Я помню эти две родные смерти поминутно. Помню каждую мысль на похоронах и поминках. Вот я вижу, как гроб въезжает в печь крематория, а вот я, захлёбываясь, рыдаю Ему в грудь...
Но что же там у тебя случилось, моя родная? Чем же ты так обеспокоилась? Или недовольна, что чужие люди придут в твой дом? Ну так я же всегда рядом, за стеной. Я буду следить за ними, спуску им не дам. Уж с двумя мальчишками-студентами справлюсь. Вспомни, ты ведь всегда любила гостей.
Я тут всем хвасталась своей маленькой победой: впервые за почти четыре года я уже неделю сплю без света. Сейчас включила лампу, сижу, трушусь. Видимо, без специалиста с фобией всё-таки никак не справиться.